Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду - Ярослава Полетаева

– Например?

– Например, страдания людей по всему свету. Я чувствую, что переживают люди, перенёсшие потерю или идущие на казнь. Я ощущаю страх старика перед ускользающей бодростью тела и слышу отчаянный призыв к братству в стране, перевёрнутой гражданской войной… Ты только не смейся!

– Ты разве видишь, что я смеюсь?

– Нет, но разве это не странно?

– Совсем нет. Иначе, как бы ты могла так играть, словно музыка сочится прямо из твоего израненного сердца?

У него с телефона звучит Арво Пярт Da Pacem Domine. Он меня наконец понял. Я счастлива.

– Я знаю, что все будет хорошо. Я просто в это верю. Неужели ты не можешь этого почувствовать вместе со мной? Просто поверить, что все образуется?

– Я верю в тебя… В силу твоей инопланетной души. Ты меня делаешь несказанно лучше и чище. Никогда не думал, что полюблю русскую шпионку!

– Я никогда не думала, что полюблю человека, думающего, что Вторую Мировую выиграли американцы!

– Ну ладно, ладно. Тогда расскажи мне все с самого начала, и поподробней…

Американцы и правда верят в свою миссию мирового лидера. Они так горды своими миротворческими проектами, что даже если это все оказывается гениальным доходным местом, рядовые американцы все равно уверены, что все делается ради большой и прогрессивной идеи. Вот, например, они очень гордятся, что освободили мир от фашистских захватчиков. Они воевали и с Японией, и с немцами, а вот что русские тоже участвовали в войне, они почему-то часто упускают. Вернее, они знают, что русские тоже были замешаны во всей этой, как бы они сказали, передряге, но вот были ли они освободителями или захватчиками – для них остаётся большим темным пятном.

Мои дедушка и бабуля встретились во время войны в блокадном Ленинграде. Бабушка была медсестрой, а дедуля прорывал кольцо немцев, окружавших город. Блокада Ленинграда длилась девятьсот дней и ночей, и мы до сих пор сохранили надпись на главном проспекте города «Во время артиллерийского обстрела, эта сторона улицы наиболее опасна». Поток цветов и любви к этой простой надписи, как олицетворению тех удивительных ленинградцев, со временем не утихает, это впитывается с молоком матери каждым новым поколением. Я знаю, что их любовь течёт в моих венах, а значит, и в венах моих детей. До тех пор, пока я помню историю их жизней, они останутся живы; а память о них поможет нам построить наше будущее более милосердным. Пока я помню, я буду рассказывать всем, кто только готов слушать, что дедуля нашёл бабушку уже после войны, и они поженились. Да что там, я буду рассказывать, рискуя быть не понятой и высмеянной. Буду рассказывать и тем, кто не готов услышать – о целой стране людей, которую мировые историки списали, как неоднозначную. Мои бабуля и дед однозначно существовали, однозначно любили, однозначно боролись за доброе и светлое завтра не только для себя, но и для всего человечества. А потому их жизни – это однозначно подвиг, который не умалить ни политическими интригами, ни избирательной памятью поколений.

– Так вот, Дэйв, жили-были на свете мои бабуля Валюнька и дедушка Серёжа. Правда, тогда они ещё и не знали, что станут бабой и дедом…

***

– Мам, как ты думаешь, стоит ли мне заниматься делом, к которому не лежит душа? Я имею ввиду ставить и режиссировать мюзиклы. Ты знаешь, что я к ним не пылаю особой любовью…

Это правда. Мы обе снисходительно относились к «легкому» жанру мюзикла, чисто по русской снобистской привычке предпочитая глубокую драму и высокую трагедию. Но ведь в нашем случае, это было совершенно искреннее предпочтение! Что же получается, мы жертвы традиции или ее подтверждение?

– Оксанчик, никогда не берись за нелюбимое дело, если это ради денег. В нем ты никогда не достигнешь высот вдохновения.

Мама у меня, вообще-то, самый обыкновенный гений. Я знаю, что пишу о моих родителях довольно критично, но только потому, что я – как на приеме у психолога – выдавливаю из себя на бумагу скопившийся в моих мыслях змеиный яд разочарований. И если говорить по чесноку, родителей я себе выбрала самых что ни на есть гениальных. Отсюда и все проблемы!

Rachel Portman, The Duchess

Мама знает все, что было когда-либо написано, и видела все, что было когда-либо поставлено. Она театральный режиссёр. И не просто режиссёр, а талант самой высокой пробы. Будучи мамой и женой, она пожертвовала серьезной профессиональной карьерой ради семьи и личного счастья. Еще одна традиция нашего общества. К тому же женщина-режиссёр, руководящая целым коллективом индивидуумов – само по себе явление редкое. Точно так же, как в музыкальном мире, дирижёр – профессия сугубо мужская. В чем же дело? Думаю, что не только в тысячелетней традиции патриархального устройства государства. Возможно, только возможно, женщины больше склонны выбирать душевное счастье, не представляя без них гармоничного существования. Может быть, не будучи посвящёнными в таинства материнства, мужчинам проще все подчинить целям государства, карьеры или мирового порядка. Кому-то достаточно посвятить свою жизнь приумножению капитала, как многим современным бизнесменам, а кто-то думает об исторической роли своего рода в масштабах человечества, как, например, семья Медичи. Сериал про них действительно интересный, вчера смотрела до часу ночи. Но что-то я отвлеклась. Элегантно так перейду от семьи Медичи к моей.

Я наблюдаю мамин рабочий процесс в молодежной театральной студии. Она проста, без тени заносчивости или превосходства, но с тем внутренним стержнем и знанием, которое невольно подчиняет себе пытливые умы молодых ребят. Даже самые отчаянные головы и бунтовщики – и те утихают в ее присутствии, готовые впитывать вдохновляющие идеи и греться светом её знаний. Я выросла в театральной среде, с детства играла на сцене и помогала маме в студийных постановках. Боже, какое же это счастье! Быть частью общества увлечённых людей, работающих над созданием произведения, способного преобразить чью-то жизнь. Есть нечто, соединяющее не только всех нас, вовлечённых в процесс, но и каждого зрителя, у которого найдут отклик мысли и чувства героев; совпадут страницы жизни характеров книжных и реальных. Какое же это счастье – разговаривать с величайшими умами прошлого и транслировать этот разговор со сцены, как по громкой связи. А быть интерпретатором этого процесса всегда было пределом моим мечтаний. Быть режиссёром. Как мама. К слову о семейных традициях.

Но она никогда не хотела, чтобы я повторила её путь. Она знала то, чего я в свои восторженные шестнадцать лет знать не могла и не хотела. Слишком много боли от нереализованных фантазий, слишком соленые слезы от несостоявшихся надежд.

Eric Whitacre, The River Cam

Думаю о том, как же всё-таки далеко продвинулось человечество. С детства я привыкла говорить фразы, которые я не понимала, просто повторяя как попугай. Например, «жизнь – не легкая штука», «знания приумножают печаль» и «парням одно только надо». Мне-то самой всегда казалось, что жизнь прекрасна, знания – это ключ к сокровищнице мироздания, а что до парней… Ну раз им одно только надо, то я с этим и не экспериментировала. Только повзрослев и переехав на другую сторону шарика-земли, я открыла для себя полную гамму человеческих страданий. В стремлении преодолеть главное и неотъемлемое свойство бытия – одиночество – я искала утешения в тайниках знаний и в теплоте человеческих взаимоотношений. И что же: оказалось, что знания только ещё больше изолировали меня от окружающих, а друзья разочаровывали несовпадением мировоззрений. Я знаю теперь, что дар прощения – это главная добродетель, о которой только можно просить создателя. Кто виноват, что каждый из нас живет в своей собственной реальности. Даже если иногда мы попадаем в одну реальность, то обязательно опоздаем или придём раньше на день, на год, на столетие. Потому иногда так пронзительно звучат строки какого-нибудь греческого философа, резонируя с моим сегодняшним днём. Оказалось, что мы с ним совпали хотя бы на миг. Но очень скоро наши пути опять разойдутся, и мы двинемся дальше. На мгновение восхитимся проникновенной музыкой Баха, картиной Климта; и так